Лорану нравилась Неварра. Пожалуй, он бы мог остаться здесь на всю оставшуюся жизнь: затеряться где-нибудь среди плодородных полей и вечно зеленых лесов, над которыми гордо высились вековые замки и многолюдные метрополии. Здешний народ тоже был Амеллу по душе: радушные и приветливые — вовсе не такие холодные и отчужденные, как обитатели уже казавшегося чужим ему Ферелдена. Жизнь здесь текла иным чередом, и порой создавалось впечатление, что неварранцам не ведомы горе и печаль. Они, точно дети нескончаемого лета, никогда не видели зимы с ее суровыми, леденящими сердце невзгодами и неизменно радовались наступлению нового дня, сулящего им лишь новые и великие свершения.

Мужчина то и дело гадал: неужели вся Вольная Марка была такой? Земля прославленных предков — отчий дом, из которого его против воли забрали много лет тому назад в темный и промозглый Круг на озере Кинлох. Как бы сложилась его жизнь, если бы он остался здесь? Скорее всего, она походила бы на ту, что он вел сейчас. Да, Лорану нравилось вести жизнь прирожденного аристократа — просыпаться на шелковых простынях, носить дорогую одежду и есть деликатесы с позолоченных тарелок, но главным все же было то, что теперь для него не существовало рамок, в которые прежде загоняла всех магов Андрастианская церковь.

Соседствуя бок-о-бок с морталитаси, самыми искусными магами за пределами Тевинтера, Амелл научился многим удивительным вещам — далеко переступил за черту, проведенную боязливыми церковниками. Здешние маги смерти наглядно доказали, что не нуждаются в "защите" храмовников. Их боялись и уважали все — от простых крестьян, вспахивающих поля в надежде на богатый урожай, до грозных владычиц церкви, заседающих в своих величественных соборах. Таким стал и Лоран: уже не пешка в чужих руках, а полноправная фигура на необъятной политической арене Неварры. У него были деньги и влияние — чародей мог избавиться от любого врага короны, но вот чего он точно не ожидал, так это того, что корона решит разделаться с ним самим.

Виреллиус, маг из тевинтерской империи, явился ко двору как гром среди ясного неба и столь же молниеносно сблизился с королем Маркусом. Тот, доселе бывший невероятно благосклонным к Амеллу, в считанные дни отдалил от себя его и всех советников-морталитаси — теневых министров, как еще любили их величать другие придворные. До недавних пор никто, каким бы могущественным и влиятельным человеком он ни был, не отваживался бросать вызов этому древнему ордену и самому Лорану. Они боялись последствий, ведь неугодные советникам короля люди исчезали быстро и бесследно. Их право быть подле монарха стало сродни непреложному закону, который, впрочем, без всякий опасений нарушил этот тевинтерский выскочка.

Поначалу Лоран вместе с остальными своими сторонниками, несколько лет назад давшими ему укрытие от войны, пытался вразумить переменившегося во взглядах короля, но тот наотрез отказался внимать его предупреждениям, словно одурманенный чарами Виреллиуса, а вскоре и вовсе перестал появляться на публике, закрывшись на все засовы в своих покоях. Теперь у руля встал кичливый тевинтерец, и сей факт буквально доводил Амелла до белого каления. Так после очередного совета, в ходе которого новый фаворит откровенно наплевал на пожелания всех министров, приняв далеко не выгодное для страны решение, ему удалось порваться к Пентагасту. Тогда же вскрылась правда, что тот не в своем уме — лежит бездвижно на своей кровати, не обращая никакого внимания на далеко не бесшумно влетевшего к нему без спроса чародея. Взгляд стеклянных, абсолютно неживых глаз отупело уставлен в расписной потолок, а в воздухе витают такие зловония, какие не испускает магия даже самых заядлых некромантов в Великом некрополе. Лоран предпринял попытку привести своего покровителя в чувство, но лишь обжегся о хищную тьму, сковавшую того изнутри. С такой темной магией ему еще не доводилось сталкиваться на своем веку. Древняя и холодная — она отторгала весь свет, который источал собой умудренный опытом чародей.

Уже тогда стало ясно как день, что в одиночку с этой тевинтерской напастью ему не справиться: исцелить короля от невиданного недуга было выше сил Лорана — он пытался, — а убийство наложившего его мага вызвало бы слишком много вопросов и шума при дворе. По крайней мере, так наверняка случилось бы, если бы руку к расправе приложил один из придворных. Поэтому теневые министры тайно посовещались и единогласно пришли к мнению, что они отчаянно, как никогда прежде, нуждаются в помощи извне. И их выбор небезосновательно пал на Инквизицию, совсем недавно возрожденную, но уже успевшую создать море волнений вокруг своего имени и надежно укрепившуюся в правах своеобразной преемницы Церкви. Инквизитор Тревельян, о котором сам Лоран мог бы поведать много чего любопытного, поддержал опасения морталитаси и пообещал прислать ко двору своих людей, которые без лишнего внимания разберутся с непрошенным гостем. Союз с Инквизицией был выгоден обеим сторонам, и потому многие значимые люди уповали на благополучный исход. Больше всех, конечно, сам королевский чародей, ведь его положение при престоле напрямую зависело от милости правящего монарха. Не будет Маркуса — не будет и Лорана, а ему, поверьте на слово, ой как не хотелось сдавать насиженные позиции и отправляться тащить жалкое существование в какое-нибудь захолустье.

Настало мгновение долгожданной встречи с людьми Инквизитора, и Амелл, признаться, чуть было не поперхнулся собственными болезненными воспоминаниями, когда увидел посла, отправленного ему на подмогу. Он и не надеялся увидеть это лицо вновь, но теперь на него смотрел не мальчик, которому были велики доспехи и тяжел меч, а настоящий мужчина — красивый и статный. С одной стороны, Лоран был рад этой неожиданной встрече — сердце его забилось загнанной в клетку птицей, будто бы возвращаясь к жизни после многих лет забвения, но с другой — он был разочарован в выборе своего бывшего ученика. Как советник и какой-никакой политик он хотел бы видеть на месте Резерфорда Жозефину или, на худой конец, кого-нибудь из числа высокопоставленных агентов Сестры Соловей, но никак не бывалого вояку, которому чужды придворные дрязги и интриги.

Крепче обычного сжав посох в своей руке, чародей нашел в себе силы улыбнуться гостю, скрывая нешуточное внутреннее волнение. Холодный метал под его пальцами опасно заскрипел, а по древку тоненькой вьющейся змейкой пробежала голубоватая молния. То стало единственным свидетельством, что эта встреча значит для него куда больше, чем для всех остальных людей, собравшихся дабы выразить почтение их доблестному спасителю.

— Настоящий воин: никаких любезностей — сразу к делу. Что же, я одобряю такой подход, — отшутился чародей, принимая из рук коммандера послание, подлежащее немедленному уничтожению. Некоторые придворные, полукругом стоявшие позади Амелла, разошлись скромными, почти что искренними смешками, как того полагал негласный этикет: когда фаворит шутит — остальные, хотят они того или нет, обязаны поддержать его. В тайне от чужих глаз они могут рвать друг другу глотки и вонзать ножи в спину, но при посторонних обязаны выступать единым фронтом. Может, они и не любят друг друга, как следовало бы, но одно для всех неизменно: каждый из придворных любит Неварру и готов отстаивать честь своего королевства до последнего вздоха.

Сощурившись на следующую реплику Каллена, голубоглазый, точно сова, глубоко задумавшаяся над чем-то высоким и философским, склонил голову вбок. Что это, свое рода проверка? Чего этими словами хотел добиться храмовник? У Амелла на сей счет было множество догадок, но ни одну из них он не отважился проверить, а лишь ухмыльнулся и ответил так же холодно, предельно ясно давая понять собеседнику, что они уже не те, что прежде. Всего лишь двое чужих друг другу мужчин, которых когда-то связывала тонкая нить второстепенного повествования.

— Несомненно, так оно и есть, коммандер, но зато погодка здесь на порядок чаще радует мое жалкое естество, — безразлично кинул он послу Инквизиции и резко развернулся на каблуках своих ботинок. Полы его расшитой серебряной нитью мантии взметнулись вверх, подхваченные порывом теплого ветра, а придворные, словно верные псы, плотным кругом обступили чародея, не давая именитому гостю приблизиться к нему на расстояние вытянутой руки. Нет, Лоран не боялся Каллена как храмовника. Он боялся иного: однажды в башне Кинлоха к нему уже приходила смерть, и у нее были бездонные золотые глаза Резерфорда.

— Следуйте за мной, я покажу отведенные вам покои, — не оборачиваясь, оповестил Амелл ступающего за ним мужчину и тут же скомкал переданное послание, со всей неистовой злобой швырнув его на каменный помост. Стоило несчастному клочку бумаги коснуться земли, как он мигом вспыхнул насыщенным колдовским огнем, в считанные секунды пожравшим его безо всякого остатка. По крайней мере, хоть это не принесло придворному чародею новых приятных сюрпризов. Их с него на сегодня, пожалуй, хватит.

Амелл не хотел видеть Каллена. Он не хотел оборачиваться к нему и отвечать на каверзные вопросы, призванные вывести его на чистую воду. Он не хотел и, в общем-то, не был обязан делать это, пока те не касались непосредственно задания, для выполнения которого Резерфорд и явился ко двору. Лоран проигнорировал его, улыбнувшись одними губами, и переступил порог покоев, дверь которых блондин столь любезно открыл ему навстречу. Может, тот чему и научился за долгие годы разлуки? Толика галантности со стороны ферелденца вполне была способна сгладить недюжинное напряжение, зависшее между ними с самой первой минуты этой встречи.

— Я разделяю ваше желание поскорее разделаться с назревшей при дворе проблемой, — деликатно, тщательно подбирая слова, ответил чародей почетному гостю, после чего окинул как бы невзначай стены комнаты, увешенные дорогими гобеленами, картины которых повествовали о прославленных подвигах героев давно минувшего прошлого. — Но в этом замке даже у стен есть уши, — абсолютно будничным тоном заявил темноволосый и повернулся лицом к Каллену, уже успевшему снять с себя пояс и умыться. Может, голос его и звучал беззаботно, но взгляд весьма недвусмысленно заявлял: "Пожалуйста, давай не сейчас". И то было сущей правдой.

С тех пор, как тевинтерец встал во главе всего, Лоран постоянно был на взводе: шарахался каждой тени за своей спиной, ел только проверенную еду и никогда подолгу не оставался один. Ему были ведомы все грязные политические игры Неварры, но у здешних интриганов все же существовал какой-никакой кодекс чести, а новый королевский фаворит, насколько было известно Амеллу, не разделял и толики того, что для него самого, как и для остальных теневых министров, было непреложными правилами игры. Стоило ли вообще заикаться о том, какую беду он накликал на себя, призвав ко двору бывшего возлюбленного? Теперь над ними навис дамоклов меч, который может обрушиться на их головы в любой удобный для Виреллиуса момент. И тут уже спастись от рока судьбы не поможет ни магия Лорана, ни хваленые храмовничьи способности Резерфорда: в этом мире есть вещи, которые, — к великому сожалению, — простираются далеко за пределы их власти и физических возможностей.

От самоедства придворного чародея отвлек все тот же Каллен, после умывания принявшийся облачаться в пригодную, — на его скромный взгляд, — одежду для встречи с высшим обществом Неварры. Издав полуистеричный, полупрезрительный смешок, мужчина отрицательно покачал головой и скрестил руки на груди. Нет, так их общее дело точно будет заведомо обречено на поражение. Будь Резерфорд хоть самой пророчицей Андрасте, он бы явился в таком виде на вечерний бал в его же честь только через хладный труп Амелла.

— Милостивый Создатель, ты в этом наряде и шага не сделаешь за порог без моего разрешения, — решительно вынес свой вердикт голубоглазый и отставил изящный посох из сильверита в сторону. — Сию секунду снимай это безобразие, — непримиримо заявил чародей, активно жестикулируя руками. — И рубашку, и штаны тоже. У бедной Жозефины случился бы припадок, узнай она, в каком виде ты собрался позорить вашу Инквизицию при нашем дворе, — подгоняя Резерфорда, продолжил он, начав перерывать все вокруг в поисках портновского метра. — Мне придется снять мерки, чтобы тебе пошили парочку-другую нормальных костюмов на те дни, что ты собираешься провести в Неварре, — незамедлительно пояснил Амелл, вытряхивая содержимое одного из ящиков прямо на близстоящий стол. — Не бойся, ничего вычурного. Я знаю, как северянам вроде тебя дорога ваша мужская гордость. Никаких узких панталон и ажурных воротничков можешь не ждать, — совершенно искреннее заверил почетного гостя Лоран и воскликнул по-детски радостно, наконец-то выудив откуда-то заветный метр.

Сделав пару аккуратных шагов к раздевшемуся до исподнего коммандеру, темноволосый нахмурился, с совершенно серьезным видом прикидывая, с чего бы ему начать снятие мерок. Сделав еще один шаг навстречу, он чуть не задохнулся от запаха, источаемого Калленом. От него пахло буквально всем, что сопутствовало долгой и изнурительной дороге: человеческим и конским потом, грязью и иными дивными благовониями, относительно истоков которых сам Лоран предпочел бы оставаться в неведении и дальше.

Отпустив назад, он отвернулся и непростительно скривился, скомкав в руках портновский метр. Та жалкая радость от неожиданной встречи, что еще теплилась в нем до сих пор, мигом улетучилась прочь, отравленная поганым запашком Резерфорда. Резко вскинув свободную руку, Амелл усилием воли распахнул настежь все окна, в которые бурным потоком влетел летний ветерок, несущий на себе сладостные запахи цветов, растущих во внутреннем дворе королевского замка. Встав с подветренной стороны, он попросил Каллена повернуться к нему лицо и только тогда подошел вплотную, свободно и безо всякой опаски вздохнув полной грудью.

— Прости за это, — виновато поджав свои выразительные, чуть пухлые губы, поспешно извинился чародей, старательно избегая смотреть бывшему возлюбленному в глаза. Придворный этикет не позволял Амеллу проявлять столь непозволительную фамильярность, но он, точно прекрасная птица, засидевшаяся в позолоченной клетке, уже изрядно отвык от реальности, происходящей за пределами дворца. Былой Лоран непременно осудил бы его за то, что он сузил безграничные горизонты познания нового до каких-то четырех стен, но то — слова юнца, не ведающего об истинной жестокости этого мира. Лучше быть живым глупцом, чем мертвым храбрецом. Однажды, когда война между его собратьями и храмовниками утихнет, Амелл покинет Неварру и отправится на поиски чего-то удивительного и доселе неизведанного, но пока он и шагу не сделает из замка без должной охраны. Нынче собственная безопасность была ему куда дороже заоблачных амбиций прирожденного исследователя и ученого.

— Разведи руки в стороны, — сняв незначительные мерки, попросил мужчина и задержал дыхание, приготовившись к самому сложному — сложному не потому, что от Каллена пасло просто непростительно отвратительно, а потому, что ему придется ощупать самую пикантную из открытых частей его прекрасного тела. Лоран не был художником, но весьма определенно умел ценить красоту, и в ней Резерфорду от рождения не было отказано. С годами он стал только лучше, как хорошее вино, и теперь, — если бы до того, конечно, дошло, — он едва ли сумел бы устоять перед его мужскими чарами. Бесспорно, и в Неварре хватало привлекательных мужчин, но, видимо, минувшая любовь к храмовнику сотворила в сознании Амелла некий идеализированный образ, которому едва ли соответствовал кто-то из местных, но под который по всем критериям подходил сам командор.

Чуть склонившись перед светловолосым, чародей обхватил его обеими руками и протянул метр по широкой спине, на краткое мгновение уткнувшись носом в могучую грудь Резерфорда. Вышло очень и очень неловко, но Амелл из последних сил сумел сдержать напряжение в собственных штанах. Может, чувства более высокие их более и не связывали, но физическое притяжение осталось и, кажется, только усилилось за прошедшие годы. Едва ли осознавая дальнейшие свои действия, он с обреченностью поверженного противника опустил метр и осторожно дотронулся до чужой груди, пальцами, словно художник своей искусной кистью, вырисовывая её форму и немыслимыми стараниями пытаясь запечатлеть эту неземную красоту в своей памяти раз и навсегда.

— Впервые вижу тебя без одежды, — внезапно раздался до жути знакомый голос, и только спустя мгновение Лоран понял, что сказал это никто иной, как он сам. — Королевский портной будет счастлив облачить тебя в лучшие наряды.